«Простираясь за пределы мозга… мы можем более тщательно сосредотачиваться, более глубоко понимать и более изобретательно творить — вынашивая идеи, которые были бы буквально немыслимы для одного лишь мозга».
«Наши умы связаны между собой», — писала в своем дневнике молодая Вирджиния Вульф на заре двадцатого века, — «и весь мир — это ум». Тем временем в Испании Сантьяго Рамон-и-Кахаль среднего возраста рождал новую науку, которая одновременно значительно расширит наши знания о мозге и значительно сузит наше понимание разума. За последующие полвека в своем благородном стремлении сделать понятным то, что Уильям Джеймс так поэтично назвал «цветущей и жужжащей путаницей» сознания, нейронаука стала одновременно и большим скачком вперед, и большим скачком назад. Снова и снова ее озаряющие, но неполные выводы будут преувеличиваться и упрощаться до своего рода неофренологии, которая заключает некоторые из наших самых обширных человеческих переживаний и способностей — любовь и печаль, интеллект и воображение — в определенные области мозга с определенными паттернами нейронного возбуждения.
Спустя полтысячелетия без столетия после того, как Декарт расколол западное сознание на дуализм, мы только начинаем считаться с растущим пониманием того, что сознание — это феномен всего тела, возможно, даже феномен вне тела.
В книге Расширенный разум: Сила мышления за пределами мозга (public library) Анни Мерфи Пол исследует самые волнительные рубежи этого растущего понимания, объединяя столетие научных исследований с тысячелетиями непосредственного опыта из жизни и писем великих художников, ученых, изобретателей и предпринимателей. Оспаривая унаследованное от культуры представление о том, что мышление происходит только внутри мозга, она освещает бесчисленные способы, с помощью которых мы «используем мир, чтобы думать» — от языка жестов, которым мы овладеваем в младенчестве задолго до того, как научимся изъясняться понятиями, до особого топлива для самой мощной ассоциативной сети мозга, источником которого является время, проведенное на природе.
Пол описывает эту перекалибровку понимания:
Мышление за пределами мозга означает умелое привлечение внешние по отношению к нашей голове сущности — ощущения и движения нашего тела, физические пространства, в которых мы учимся и работаем, и умы других людей вокруг нас — вовлечение их в наши собственные умственные процессы. Выходя за пределы мозга и привлекая эти «внемозговые» ресурсы, мы можем более тщательно сосредотачиваться, более глубоко понимать и более изобретательно творить — вынашивая идеи, которые были бы буквально немыслимы для одного лишь мозга.
Даже наши метафоры разума уводили нас все дальше и дальше от нашей сущностной природы как существ, сформированных окружающей средой и взаимодействием с другими существами, позоря научно обоснованное поэтическое понимание Рейчел Карсон о том, что «в нас есть глубоко укоренившийся отклик на вселенскую природу, который является частью нашей человечности». Мы покинули платоновскую пещеру сознания и, подгоняемые Декартом и промышленной революцией, свели разум к мозгу, затем свели мозг к машине, объясняя его работу аналогиями с технологиями того времени: мозг был ткацким станком, мозг был телеграфом, мозг был компьютером.
В метафоре, которая остается одной из самых вдохновляющих в истории науки, Пол представляет разум в виде сороки — эволюционной родственницы ворон и воронов, известной своим необыкновенным интеллектом и способностью делать захламленные, но тщательно продуманные гнезда из всего, что может предложить окружающая среда.
Рассматривая, насколько глубоко эта аналогия меняет наше понимание умственных процессов, она пишет:
Мышление происходит не только внутри черепа, но и во внешнем мире; это непрестанный процесс сборки и пересборки, который опирается на внешние по отношению к мозгу ресурсы. Кроме того, виды материалов, доступных для такого «мышления», влияют на характер и качество мыслей, которые могут быть произведены. И последнее: способность хорошо мыслить — то есть быть разумным — это не фиксированное свойство человека, а скорее изменчивое состояние, зависящее от доступа к внемозговым ресурсам и знания того, как их использовать.
Размышляя об этой ячеистой модели разума — которая отражает то, что мы узнали о том, как деревья «думают» и «чувствуют» за последние полвека — Пол добавляет:
Мы выходим за пределы своих возможностей не за счет того, что разгоняем свой мозг, как машину, или накачиваем его, как мускулы, а за счет того, что наполняем наш мир богатыми материалами и вплетаем их в свое мышление.
Одним из основных аспектов этого расширенного разума является наша способность к интероцепции — сознаванию внутренних ощущений тела, что дает нам своего рода бессознательное знание, которое мы можем назвать интуицией, но которое коренится в конкретном воплощенном переживании и распознавании соматических паттернов. Мы можем не воспринимать сигналы сознательно, но мы реагируем на информацию, которую они несут.
Пол пишет:
Когда обнаруживается потенциально значимый паттерн, то наш интероцептивный дар подсказывает нам о нем: дрожью или вздохом, учащением дыхания или напряжением мышц. Тело словно звонит в колокол, оповещая нас об этой полезной и иначе недоступной информации. Хотя мы обычно думаем о мозге как о том, что он указывает телу, что делать, тело в равной степени направляет мозг с помощью множества тонких толчков и побуждений. (Один психолог назвал это руководство «соматическим рулем»). Исследователи даже запечатлели тело в момент подталкивания, когда оно предупреждает своего обитателя о появлении паттерна, о котором он, возможно, и не подозревал.
Это довольно любопытное понятие, когда мы говорим о себе — и о наших самостях — как о «жителях» наших тел. Мне вспоминается Уитмен (опять же, я часто вспоминаю о Уитмене):
«А если бы тело не являлось душой, то что такое душа?».
И Уитмен снова, размышляя о «бездонном человеческом мозге», продолжает вопрошать:
«А что такое разум? И что такое любовь? И что такое жизнь?».
В оставшейся части Расширенного разума Пол продолжает исследовать три наиболее интригующие области растущего понимания по мере того, как мы переориентируем наш разум на наши мозги и тела: воплощенное познание (эмпирический аналог наблюдения австрийского драматурга и поэта Томаса Бернхарда о том, что «нет ничего более показательного, чем увидеть мыслящего человека идущим, так же как нет ничего более показательного, чем увидеть идущего человека мыслящим»), ситуативное познание (эмпирический аналог наблюдения шотландского альпиниста и поэта Нана Шепарда о том, что «место и разум могут взаимопроникать, пока природа обоих не изменится», и распределенное познание (эмпирическое эхо прозрения Вульф о том, что «весь мир — это разум») — идеи, подтверждающие поразительное и потрясающе аргументированное заявление квантового пионера Эрвина Шредингера о том, что «общее число разумов — всего один».
Автор: Maria Popova
Источник: The Fascinating Science of How We Think Not with the Brain But with the World
Перевод: Георгий Попов
Добавить комментарий